Прогноз социологов не утешает: спокойных и довольных в обществе все меньше, а усталости от нерешенных проблем все больше

Ольга Филина

Последние три года Институт социологии РАН реализует свой "мегапроект" — изучает российскую повседневность в условиях кризиса. Очередная волна опроса принесла сразу несколько новостей: хоть реальность нас и "удовлетворяет" (но, заметим, не более), ожидания от будущего уже выглядят завышенными, а спрос на перемены неуклонно растет. Народ хочет большего — прежде всего зарплат, но, кроме того, и отдыха, и здоровья, и качества жизни. Вообще хочет не просто выхода из кризиса, но заметных улучшений всего вокруг, чего-то юного и ободряющего впереди.

И не видит. Соответственно, драматически снижается число поклонников стабильности: с 70 до 56 процентов по сравнению с 2014 годом, когда проводилась первая волна опроса, параллельно увеличивается лагерь сторонников реформ — с 30 до 44 процентов.

— Это не случайная игра цифр, а тенденция, которую мы заметили некоторое время назад,— пояснил Михаил Горшков, директор Института социологии РАН.— Экстраполируя ее, можно сказать, что в ближайшие месяцы перевес сторонников стабильности будет продолжать уменьшаться. Это фактор потенциального роста социальной напряженности. Поэтому по мере приближения президентских выборов можно прогнозировать новый рост политического активизма, в том числе и протестного.

Речь, похоже, не идет о каких-то крайних формах революционной активности: по-настоящему раздраженными и озлобленными себя чувствуют только 12 процентов россиян (хотя и это несколько миллионов человек), большинство же пока только "накапливает внутреннее напряжение", которое может прорываться на локальном уровне — в спорах с местной властью, реакции на городские проблемы или снижение зарплат.

— Когда общественные настроения на спаде, как сейчас, все что угодно может стать поводом для выражения недовольства,— подтверждает Денис Волков, ведущий социолог "Левада-центра".— Границы приемлемого и неприемлемого в такие моменты становятся подвижными: когда-то хамство чиновников воспринималось как норма, а сейчас может стать детонатором протеста. В российской ситуации часто важен не повод, а именно общий эмоциональный фон.

Что случилось с нашим эмоциональным фоном, социологи сказать не в силах, но чувствуют неладное. Скажем, согласно опросу Института социологии РАН, 77 процентов россиян расценивают свою жизнь как счастливую, однако более 2/3 счастливчиков тут же признаются, что счастье их не полное и "чего-то важного им не хватает". Очень часто просто не хватает денег: среди высокодоходной части населения счастливых 42 процента, среди низкодоходной — только 7 процентов. Однако и другие, обычно стабильные составляющие народного счастья, как то: общение с друзьями, состояние здоровья, возможности отдыха — стали подводить, все меньше респондентов признаются, что у них с этим "хорошо".

— Ослабление социальных связей — явный признак роста напряженности в обществе, обычно он дает о себе знать только в моменты острых и драматичных изменений, как, скажем, в разгар кризиса 2008-2009 годов,— отметил Михаил Горшков.— Поэтому несколько неожиданно, что он проявился сейчас. Что касается низкой удовлетворенности здоровьем и отдыхом, то это, возможно, одно из самых опасных для страны последствий кризиса. Ухудшение питания и режим экономии в течение трех лет не прошли для людей бесследно.

Некоторый след, по-видимому, они оставили и на отношении народа к власти. По данным Института социологии РАН, деятельность президента сегодня поддерживает большинство россиян, но уже с небольшим перевесом — 52 процента, при этом 39 процентов готовы поддерживать ее только с оговорками (какими оговорками — вопрос: опять народу чего-то "не хватает для счастья"). Деятельность всех остальных политических институтов поддерживается уже менее половиной населения, сугубо не нравится деятельность Совета Федерации, Госдумы и политических партий — таким образом, относительно возможностей законного представительства своих интересов во власти у россиян иллюзий нет. Учитывая все вышесказанное, социологи полагают, что уважения к стабильности нам хватит на ближайшие полгода, а потом социальное раздражение проявит себя активнее.

Нам несправедливо

Где рванет — один из самых спекулятивных вопросов. Центр социального проектирования "Платформа" совместно с Комитетом гражданских инициатив (КГИ) проанализировали резонансные общественные конфликты последнего времени и составили список наиболее взрывоопасных российских регионов, в который предсказуемо вошли Москва и Санкт-Петербург, а также Московская область, Дагестан, Крым, Краснодар, Свердловская и Самарская области. Между тем выяснилось, что свои "точки недовольства", объединяющие людей, есть в нескольких десятках регионов страны: в Екатеринбурге (конфликт вокруг реставрации Храма-на-воде), Башкортостане (защита гор-шиханов от промышленного освоения), Челябинской области (выступления против строительства Томинского горно-обогатительного комбината), в Приморском крае (борьба за чистый воздух против угольного терминала в Находке)...

— Разумеется, не у всех этих конфликтов есть шанс войти в федеральную повестку,— отметил Дмитрий Лисицын, генеральный директор "Платформы".— Но они, наслаиваясь, создают политический фон момента. Кроме того, важнейшая тенденция последних дней — это слияние таких локальных конфликтов в некий общественно-политический континуум, где социальные или экологические проблемы одного региона приобретают политическое измерение, в таком виде становятся небезразличны другому региону, вдохновляют местных активистов — и далее по цепочке. По-настоящему российская власть еще не сталкивалась с такими сетевыми, "нелокализованными" локальными конфликтами, это модель протеста ближайшего будущего.

При этом она вполне соответствует "нелокализованному" чувству "нехватки чего-то для счастья" и общей напряженности, диагностируемой в обществе. По мнению ректора Российской экономической школы Шломо Вебера, Россия сейчас оказывается в числе многих стран, которых почему-то охватывает "чувство несправедливости" и соответственно — желание изменить сложившийся порядок вещей.

— Это вещь не только наша, она мировая, просто каждая страна переживает ее по-своему,— пояснил экономист.— Где-то выбирают Трампа, где-то объявляют "Брексит", у нас нарастает напряжение вокруг экономического неравенства. Можно заметить, что еще 20 лет назад все конфликты были более понятными и простыми, а сейчас мутировали, играют на сложных комплексах чувств и настроений.

Согласно данным Института социологии РАН, сами россияне считают наиболее острым в стране конфликт между "властью" и "народом", за ним следует конфликт между "богатыми" и "бедными", а на третьем месте — конфликт между "чиновниками" и "гражданами, к ним обращающимися". По сути дела, речь идет об одном и том же, многоаспектном и давнем конфликте, где образы "власти", "чиновников" и "богатых" слиты воедино и выступают против "народа", "бедных" и "граждан", порождая чувство несправедливости.

— Мы проводили опросы на многих протестных акциях и митингах, самое частое объяснение людей, почему они решились выйти на улицу,— это русское слово "беспредел",— отметил Денис Волков.— Как правило, сталкиваясь с проблемой, инициативная группа пытается решить ее легально и, только обнаружив "полный беспредел", переходит к акциям прямого действия.

Опрос гражданских активистов, проведенный КГИ, выявил, что, по их мнению, основная причина эскалации локальных конфликтов — как раз "низкое качество местного управления".

— Даже глубина и масштаб накопленных проблем не так важны,— пояснил Дмитрий Соснин, руководитель проекта "Муниципальная карта России" КГИ.— Многие проблемы можно было бы разрешить, если подходить чуть менее топорно к требованиям снизу.

Точки напряжения

Впрочем, универсальных рецептов снятия общественного напряжения, похоже, пока не придумано. И даже те, что были, все чаще вызывают сомнения и кажутся "топорными".

— В течение долгого времени считалось, что основной стимул эскалации локальных конфликтов — это желание их участников добиться для себя большей финансовой поддержки из центра и/или расширить полномочия в вопросах местного самоуправления,— заметил Шломо Вебер.— Соответственно, чтобы утихомирить народ, нужно дать ему либо одно, либо другое. Политика Москвы в отношении регионов вполне соответствует этой логике: согласно статистике, больше трансфертов из бюджета получают те субъекты, у которых высок уровень безработицы (что понятно), а также высок уровень разнообразия — этнического, конфессионального и так далее, потому что последние представляются потенциально более конфликтными и требуют большего внимания. Эффективность такого общего, неизбирательного подхода сегодня все чаще оценивается скептически.

Да и количество трансфертов падает, а о расширении местного самоуправления вот уже несколько последних лет не принято думать. Реальная надежда в такой ситуации возлагается на мастерское ручное управление региональной или районной власти, столкнувшейся с народным недовольством. Часть общественных активистов и экспертов, опрошенных КГИ, например, считает, что эскалация последнего московского конфликта вокруг реновации была выгодна тому же Кремлю — как проверка "мастерства" столичных властей накануне выборов. Такие проверки, однако, даже если случаются, очень затратны и не гарантируют никаких успехов в дальнейшем.

— Проблема в том, что власть, в том числе региональная, находится под магией больших позитивных цифр: мол, большинство всем довольно, а что там зависит от недовольного меньшинства? — рассуждает Сергей Хайкин, конфликтолог, глава Института социального маркетинга (Инсомар).— Она не очень понимает, что меньшинство не мелким слоем размазано по вверенной территории, а концентрируется в зонах повышенного социального напряжения, где превращается в реальную силу. В нашем последнем совместном проекте с ФОМом мы выявили 17 зон такого социального напряжения в стране, которым фактически никто не уделяет внимания.

В список взрывоопасных регионов от Инсомара вошел тот же Крым (с его татарским меньшинством), Дагестан, а также Северная Осетия с Ингушетией, Тыва, где страдает уже русское меньшинство, и другие субъекты РФ, в которых социальные противоречия усилились этническим или конфессиональным фактором. Вообще же этнические конфликты все чаще оказываются производными от общего недовольства "беспределом" и качеством власти, растворяясь в уже упоминавшемся "континууме". А если посчитать все регионы, которые различные экспертные центры считают проблемными, выяснится, что спокойных у нас почти не осталось, при этом в ряде субъектов РФ уже появились профессиональные "резонансные группы" активистов, умеющие быстро организовывать и политизировать протест.

Надежно защититься от предрекаемой волны протестов можно было бы, выбив почву из-под ног недовольных и оправдав-таки "завышенные ожидания" россиян. Тем более что завышены они не настолько, чтобы выйти за границы возможного: люди просто надеются на рост зарплат, улучшение здравоохранения, снижение неравенства... В общем, на все то, что связано с обещанной лет десять назад модернизацией.