От кого будет зависеть качество городской среды на территориях реновации, кому должна принадлежать земля под зданиями и чем заканчивались подобные реконструкции в истории? Настя Колчина встретилась с несколькими московскими архитекторами, чтобы разобраться в этих вопросах.

Пятиэтажный панельный жилой дом серии I-515, 1964, жители проголосовали против реновации. Фотография © Юлия Тарабарина, Архи.ру

Наталья Сидорова
архитектор, сооснователь ДНК аг
«Влияние этой грандиозной программы скажется на каждом горожанине – поскольку планируется серьезное увеличение плотности застройки данных территорий по сравнению с существующими, а следовательно и увеличения населения в городе. Пойдет ли такое уплотнение городу на пользу? Это предмет отдельного исследования, которое обязательно должно быть до начала реализации данной программы. Могу поделиться собственным опытом – мы были участниками первой волны сноса пятиэтажек. У бабушки была квартира в пятиэтажке самых первых серий в Бескудниково. Хорошая двухкомнатная «распашонка». Три квартиры на этаже. В подъезде все соседи были знакомы. Деревья выше домов, поэтому домов напротив видно не было, живешь как в парке. Единственным минусом самого дома была плохая звукоизоляция и не было лифта. В 2008 по программе сноса мы переехали в новый дом там же через дорогу – кирпично-монолитный, 25-этажный, с большой кухней и лоджией. Безусловно, сама квартира стала лучше, но среда при этом поменялась – приватность жилья исчезла: множество жильцов в одном подъезде, где уже никто никого не знает, множество машин, да и кругом все те же типовые дома, только другой этажности, плюс с новым домом нас не связывала уже никакая история, его надо было заново обживать. И жить там мы не смогли, как в прочем почти все наши соседи по пятиэтажке, воспользовались случаем перебраться в другое место.

Вряд ли речь идет о полной отмене существующих СНИПов и норм. Поскольку нормы – это прежде всего обеспечение безопасности, ответственности и критерии приемки. Скорее можно говорить о корректировке градостроительных положений. В свое время, когда в 2012 мы выиграли конкурс на жилой квартал инновационного центра Сколково, нам тоже сначала говорили, чтобы мы проектировали по собственному усмотрению без учета норм, что для этой территории отменят все обычные нормативы и разработают новые прогрессивные. Но когда дошло дело до реального проектирования – ничего не отменили, проектировали, как обычно. А качество среды не столько зависит от норм, сколько от воли и желания всех участников процесса создать эту качественную среду, а не получить просто квадратные метры. И от политики городских властей, направленной на интересы жизни города, и от заинтересованности девелопера, и от профессионализма всей команды проектировщиков и строителей, и дальше уже от самих жителей.

При существующих сейчас планах реновации территорий роль единого городского застройщика будет доминирующей. Девелоперам, не вовлеченным в этот процесс, конкурировать с ним будет сложно. В этом случае очень велика опасность принятия типовых, усредненных решений при создании жилья и жилой среды. На мой взгляд, важно разработать механизм, позволяющий достичь качественного стандарта, который учитывает разнообразие и индивидуальность жилой среды, типов жилья и его плотности, внешнего вида зданий, благоустройства, в том числе с учетом особенностей каждого района в городе».
 

Никита Токарев
директор архитектурной школы МАРШ 
«Преобразования такого масштаба редко, но встречаются в истории человечества. В том числе и в сложившихся городах, предполагающих масштабный снос. По объему, который предполагается, этот проект стоит на уровне самых больших градостроительных проектов в истории Европы. Пока мы не знаем почти ничего, кроме количества населения, которое может быть затронуто. Оно тоже гигантское – примерно десять процентов жителей Москвы. Я думаю, что и по площади это будет огромная часть города, которую фактически предполагается выстроить заново. Это похоже на восстановление городов СССР и Европы после войны, только здесь нет войны – здесь само городское начальство собирается выступить и бульдозером, и строителем.

Затеи такого масштаба предполагают проект или некое видение будущего. Осман, снеся средневековый Париж, построил новый город, в котором появился метрополитен, появилось многоэтажное жилье, доходные дома, появились Парижские бульвары – это абсолютно новая модель города. Сталинский генплан тоже предполагал видение великого сверкающего будущего коммунистического, ради которого пришлось многое снести. Отчасти эта программа реализована: появились новые проспекты, Садовое кольцо, Тверская, новая типология застройки. Сегодня мы, как ни странно, не видим абсолютно ничего – ни единого внятного предложения по поводу этого самого будущего, ради чего планируется гигантский снос?

Я не могу вспомнить ни одного такого проекта, который настолько бы не видел будущего. Даже программа строительства пятиэтажек предполагала новый быт, новое отдельное жилье вместо коммуналок, совсем новую модель жизни, которая пропагандировалась через СМИ, через кино. Разрабатывалась структура микрорайона со школой и детским садом в середине.

Архитектура, градостроительство – оно неизбежно работает с будущим. Если эта программа рассчитана на 20 или 25 лет, не помню точных цифр, город к тому времени должен очень сильно поменяться. Видя все тенденции развития городов, можно предположить, что мы тогда будем жить в совсем другом городе, о котором сейчас нет ни слуху, ни духу и ни малейшей попытки его вообразить. В этом смысле программа реновации уникальна. Это программа без программы. Программа без проекта.
Фактически за двадцать пять послеперестроечных лет мы по-прежнему живем в типологии «однушка», «двушка», «трёшка» – никакого нового массового жилья так и не сложились.

Трехэтажный кирпичный жилой дом, 1947, 100% жителей проголосовали за снос. Значится в списке «Архнадзора» среди домов, которые следует сохранить как памятники. Фотография © Юлия Тарабарина, Архи.ру

Трехэтажный кирпичный жилой дом, 1947, 100% жителей проголосовали за снос. Значится в списке «Архнадзора» среди домов, которые следует сохранить как памятники. Фотография © Юлия Тарабарина, Архи.ру

Второй аспект проблемы – резкое повышение плотности застройки и количества обитателей. Но об этом и уже Ревзин успел написать, что, если сейчас живет полтора миллиона, то потенциально, на этих же территориях будет жить четыре с половиной миллиона. Неизвестно, откуда возьмутся эти люди. Растет ли Москва таким темпами? Готовы ли они все это жилье купить? Новая Москва, например плохо продается или совсем не продается. А главное – что произойдет с городом, в котором появится еще примерно три миллиона новых жителей, где появятся для них школы, детские сады, поликлиники, магазины, парковки. Это не вопрос планировки той или иной территории. Это вопрос вообще всего города, генерального плана, который только что принят. Фактически надо сейчас начинать разрабатывать новый генплан, или актуализировать еще раз старый. Пока этого не сделано – даже непонятно, как это повлияет на город в целом: загрузка метрополитена, общественного транспорта и так далее... хватит ли людям воды и электричества для того, чтобы обслужить новые дома. Давайте представим, что в четыре-три раза больше квартир, в каждой из которых есть электрическая плита и квартира потребляет условно десять киловатт электричества, а нынешняя квартира потребляет 2 киловатта, «однушка» в «хрущевке». Я не слышал даже ни о какой подготовке исследования этой темы».
  

Николай Лызлов
архитектор
«Ломать дома – это вещь исключительная. Дома это фундамент городской атмосферы. Весь город состоит из hard и soft, вот последнее – это собственно городская атмосфера, городская среда, и она цепляется за здания. Мне выпало счастье проживать в районе, который подвергнется самой массированной перестройке – Северном Измайлово, наш дом очутился в окружении тотального сноса. Понимаете, город – это не только твоя частная квартира, твоя лестница и твой двор. Это еще и все, что вокруг, это все – город. Нужно стремиться к тому, чтобы человек все, что его окружает воспринимал как продолжение собственной квартиры. Чтобы он относился к улице, площади, к двору так же как к своей спальне, столовой и кухне. Никому не придет в голову мусорить или рисовать на стенах в собственном доме, понимаете, вот надо так сделать, чтобы это ощущение собственного пространства распространялось на город. А вот этой программой это все будет уничтожено.

Пятиэтажный блочный жилой дом серии I-510, 1960, жители проголосовали за реновацию. Фотография © Юлия Тарабарина, Архи.ру

Все окажутся в разной – лучшей или худшей ситуации. Как это было раньше – приходили на комиссию, которая занималась сносом, и первым делом она задавала вопрос: а ради чего? Потому что мы хотим там что-то построить. – А что вы хотите там построить? При этом предполагалось, что речь идет об уже руинированном здании, в котором давно никто не живет, что все вопросы владения уже решены, что дом этот не только не является памятником, но и вообще не представляет никакой ценности – это первая половина обсуждения. А вторая – что вот на этом месте мы собираемся сделать то-то и то-то и это не будет нарушать ничьих прав, это будет соответствовать всем нормам и правилам, ландшафтно-визуальному анализу. Тогда, собственно, снос разрешался. Есть определенный порядок, и он правильный, город – вещь достаточно сложно устроенная, скрупулёзно аккуратно.

Каждый дом надо рассматривать отдельно. Ремонтировать в любом случае дешевле, чем ломать и снова строить. Дома стоят сотни лет. Все можно отреставрировать. Нет невозможности никакой. Это тоже манипуляция общественным мнением, причем есть же примеры в самой Москве надстроенных, отремонтированных пятиэтажек, которые намного убедительнее, чем заявления о полной негодности. Если за всем следить. Одно дело состояние сетей, другое – несущих конструкций».
  

Евгений Асс,

ректор архитектурной школы «МАРШ»

«Во всей этой истории меня волнуют два сюжета, которые выходят в известном смысле за рамки архитектуры. Это механизм трансформации города и механизм принятия решений. Каким образом вообще изменяется город? Ну, казалось бы, существует утвержденный Московской городской думой в 2010 году генеральный план развития Москвы до 2025 года. Вдруг в 2012 году к Москве прирезается кусок, равный по площади, который в этом генплане вообще никак не записан. Мне этот генплан может тысячу раз нравиться или не нравиться, но в нем нет присоединения новой Москвы и никаких проектов тотальной реновации.

Это как если тебе предлагают бесплатно сделать пластическую операцию. Ты общем-то и так чувствуешь себя неплохо, а тебе говорят: «Нет, вот обязательно, сейчас вот с длинными носами вообще просто никак. Вот сейчас происходит общее укорочение носов. Москвичи должны быть с короткими носами». И что с этим теперь делать? Кто выигрывает от этого, кроме косметических хирургов?

Вот мне кажется, что здесь это первый вопрос – как происходит естественное развитие города? Ссылки на барона Османа меня не убеждают, потому что вообще подобных примеров в истории было не так много. Только в тоталитарных государствах, к каковым в известном смысле можно отнести и Францию того времени, ну и там, не знаю, Муссолини, Сталина, Гитлера, которые предпринимали такие решительные действия по отношению к городам, приспосабливая их для своих политических целей. Да и то Осман шесть лет пробивал свой проект.

Мне кажется город – это вообще ювелирное изделие, это предмет ювелирной работы. Нельзя города топором, например, обрабатывать, города обрабатываются тонким скальпелем, и это вообще такая вот ювелирная, мелкая работа – вот этот домик подвинуть, этот чуть так, этот чуть-чуть сюда, здесь можно надстроить, здесь прибавить. И вот так вот, что-то такое понемножку, так города и складываются, и тогда у них есть какой-то естественный прирост. Все, что мы любим в городах, это все делалось веками – только тогда они становятся какими-то полноценными, как живые организмы, как дерево, как куст, как, я не знаю, какой-то водоем, в котором возникает какая-то своя жизнь.

Пятиэтажные блочные жилые дома, слева серии II-05, 1959 г., жители проголосовали против реновации; справа серии I-510, 1961 г., жители проголосовали за реновацию. Фотография © Юлия Тарабарина, Архи.ру

И проблема ветхости, на самом деле, тоже очень интересна. Если подумать, то дома, построенные в XVII веке в Амстердаме, дико неудобны по нынешним меркам, давно должны были бы уже быть снесены, но почему-то в них люди живут и радуются, и чинят их каждый год, и крыши латают, и стенки подправляют, и закрепляют перекрытия.

Рассказывают, что по телевизору часто выступают какие-то известные архитекторы, которые как-то пропагандируют, что: «Да, будет красота, наведем там порядок». Сейчас для архитекторов действительно может появиться вполне себе поляна больших заказов. Я тоже за красоту и улучшение города, но не по приказу, а вдумчиво и постепенно. И рад, что у Союза, сложились какие-то этические соображения. Мне кажется, что это очень хороший симптом, – значит есть архитекторы, которые стоят на защите прав жителей, а не хищных девелоперов или политических интриг власти».
  

Ольга Алексакова, 
архитектор, основатель Buromoscow
«Все нормы никто не отменяет. Градостроительные нормы нужно пересмотреть, это огромная работа, которую ведет и Стрелка, и МКА, и НИиПИ генплана. По существующим нормам можно собрать только модель микрорайона, а возможностей должно быть больше.

В идеале качество жилой среды гарантируется с одной пространственной стратегией развития города с зонированием и ограничением плотности/высотности по каждому району. И качественными проектами, которые делают команды специалистов: градостроители, транспортники, экономисты, социологи, экологи. Механизмов организации ни того, ни другого пока нет, но они разрабатываются.

Есть разные модели собственности на землю. Право собственности прилегающей территории связано с типологией застройки: квартальной или микрорайонной. Инфраструктура должна принадлежать городу, город несет ответственность за ее состояние. Двор может быть частной территорией, но тогда его содержание ложится бременем на жильцов, это неоднозначная ситуация».

 

записала Настя Колчина
архитектор
 
 

беседовала: Анастасия Колчина

Источник